Рабочие папки каждый сотрудник “Дрейк энд Суини” хранил подзамком, оставляя для всеобщего обозрения дела только бывших клиентов. Заставитьего показать текущую документацию коллеге мог разве что приказ старшегокомпаньона либо члена исполнительного комитета.

Дело о выселении, с которым я хотел ознакомиться, проходилокак текущее и наверняка после эпизода с Мистером стало более конфиденциальным,нежели было ранее.

Ассистент просматривал ксерокопии, я спросил, где офисБрэйдена Ченса. Молодой человек кивком указал на распахнутую дверь впротивоположном конце просторного холла.

К моему удивлению, Ченс оказался на месте. Он восседал застолом с видом чрезвычайно занятого человека. Естественно, мое вторжение недоставило ему удовольствия. Гораздо вежливее было бы договориться о встрече потелефону. Но протокольная казуистика в данный момент меня не волновала.

Он даже не предложил мне сесть, и то, что я все же опустилсяна стул, не улучшило его настроения.

– Вы были в числе заложников, – сообщил мне Ченс, с трудомвспомнив мое лицо.

– Да, был.

– Ужасное испытание.

– Прошло, и ладно. Этот парень с пистолетом, покойный мистерХарди, четвертого февраля был выселен из своей клетушки на складе. Процедуравыселения готовилась нашими юристами?

– Так точно, – резко ответил Ченс. Судя по агрессивномутону, этот вопрос сегодня уже затрагивался. Похоже, Ченс успел детальнообсудить его вместе с Артуром и другими господами из высшего руководства. – Ичто с этого?

– То есть Харди пошел на самовольный захват?

– Да, черт побери! Все они там захватчики. Наш клиент хотелтолько восстановить порядок.

– Вы уверены, что это был именно самовольный захват?

У него задрожала щека и налились кровью глаза.

– Чего вы добиваетесь?

– Нельзя ли мне ознакомиться с делом?

– Нет. К вам оно не имеет ни малейшего отношения.

– А если вы ошибаетесь?

– Кто возглавляет ваш отдел? – Он изготовился записать имячеловека, который поставит меня на место.

– Рудольф Майерс.

Ручка забегала по бумаге.

– Я очень занят. Будьте любезны, оставьте меня в покое.

– Почему мне нельзя посмотреть папку?

– Потому что это моя папка, и я говорю – нет. Достаточно?

– Маловато.

– Придется удовольствоваться тем, что есть. Вон! – Ченсвстал и дрожащей рукой указал на дверь. Улыбнувшись, я вышел.

Ассистент в холле слышал каждое слово. Мы обменялисьозадаченными взглядами.

– Ну и дерьмо, – одними губами сказал он.

Я вновь улыбнулся и согласно кивнул. Дерьмо и глупец.

Будь Ченс поумнее и пообходительнее, он бы объяснил, чтоАртур или иной небожитель приказал изъять дело из свободного доступа, – такойответ не дал бы мне повода к подозрениям. Теперь стало ясно: что-то тутнечисто.

Похоже, добраться до дела будет трудновато.

* * *

С тремя сотовыми телефонами – один у меня в кармане, другойв сумочке у Клер, третий в машине – да двумя пейджерами проблемы связи для насвроде не существовало. Однако в нашей семье все было не как у людей.Переговорить мы смогли только около девяти. Минувший день напрочь лишил ее сил.Само собой, работа Клер была несравнимо изнурительнее той, которую выполняю я.В эти бирюльки мы оба играли с откровенным бесстыдством: моя работа важнее,потому что я врач (юрист).

Но мне надоело играть. Было совершенно ясно, что потрясение,которое я пережил после того, как побывал в непосредственной близости отсмерти, принесло Клер чувство удовлетворения. Когда я сбежал из офиса, онаоткровенно обрадовалась. Уж ее-то день прошел куда более продуктивно, чем мой.

Решив стать светилом нейрохирургии, Клер с завиднымупорством добивалась поставленной цели. Она верила, что лучшие хирурги-мужчины,расписываясь в бессилии помочь больному, будут являться к ней на поклон.Талантливая ученица, одержимая честолюбием и обладающая удивительным запасомжизненных сил, Клер, безусловно, когда-нибудь оставит коллег-мужчин далекопозади, точно так же как сейчас она обгоняет меня – закаленного бегуна покоридорам “Дрейк энд Суини”. Я пока не сошел с дистанции, но усталость даваласебя знать.

Клер ездила на капризной спортивной машине модели “миэту”, ив плохую погоду я беспокоился за жену. Освободится она примерно через час,решил я, а мне ровно столько и потребуется, чтобы добраться до госпиталя. Заедуза ней, попробуем отыскать приличное заведение, где можно поужинать. В случаечего возьмем на вынос в китайском ресторанчике, как делали раньше.

Я начал наводить порядок на столе, стараясь не смотреть нааккуратную стопку из десяти папок по самым важным текущим делам. Я никогда незабывал о подбивке и занимался ею ежедневно. В десятку клиентов включалисьнаиболее состоятельные независимо от того, насколько срочными или запутаннымибыли их проблемы. Метод я перенял у Рудольфа.

Считалось, что за год моя подбивка покрывает две тысячипятьсот часов: по пятьдесят в течение пятидесяти недель.

Со средней ставкой триста долларов в час я приносил своейлюбимой фирме семьсот пятьдесят тысяч годовых, из которых мне платили стодвадцать плюс еще тридцать тысяч в качестве премий. Двести тысяч уходили наиздержки и накладные расходы. Оставшаяся сумма поступала в полное распоряжениекомпаньонов фирмы и раз в год распределялась между ними согласно некоейчудовищно сложной формуле, причем ее выведение обычно сопровождалась такимиспорами, что участники вместо языка готовы были пустить в ход кулаки.

Случаи, когда компаньон получал за год менее миллиона, былиредкостью, кое-кто умудрялся заколачивать и больше двух. Компаньономстановились пожизненно. Если я к тридцати пяти годам поднимусь на эту высшуюступень иерархической лестницы, а судя по всему, к тому идет, то смогу получатьв течение лет тридцати стабильный и ласкающий самолюбие доход, открывающий путьк настоящему богатству.

Вот о чем мечтал каждый из нас, просиживая за рабочим столомбессчетное количество часов днем и ночью.

Я забавлялся на бумаге вожделенной цифирью, что, подозреваю,было привычкой любого юриста в нашей фирме, когда раздался телефонный звонок.Сняв трубку, я услышал Мордехая Грина.